Владимир Николаевич Яхонтов

Я знаю силу слов,

Я знаю слов набат.

B. Маяковский

1.

Большая учительская комната 175-й московской школы в этот вечер была переоборудована под артистическую. Праздничный концерт удался на славу. Шеф школы — Всесоюзный радиокомитет — пригласил лучших исполнителей: артистов Большого театра, театра им. Вахтангова, Малого театра, лучших мастеров эстрады, певцов и музыкантов Всесоюзного радио.

Среди участников был и Владимир Николаевич Яхонтов.

Не знаю, по какой причине, только показался он мне в тот вечер грустным и усталым. Держась от всех в стороне, он не принимал участия в общем разговоре, а незадолго до своего номера ушёл из артистической за кулисы маленькой школьной сцены. Мы нашли его там в самом тёмном углу, сидящим на краешке табуретки. Весь он был какой-то напряжённый, зажатый, с руками, стиснутыми у подбородка.

На сцене в это время распевал куплеты известный опереточный артист. Ребята хохотали и шумно реагировали на его выступление.

Увидя меня, Яхонтов шёпотом сказал:

— Снимите мой номер, умоляю вас. Не выпускайте меня. Я не нужен здесь, поверьте, никому не нужен.

Но было поздно: девочка-ведущая только что объявила Владимира Николаевича, и он вынужден был выйти на сцену.

— Владимир Маяковский, — произнёс он широко и торжественно. В зале сразу стало очень тихо.

…Вспоминая впоследствии этот вечер, я думала: а если бы он (конечно, это маловероятно) действительно не имел успеха? Я не простила бы себе никогда того, что не успела исполнить его просьбу!

Но успех был. Успех — даже не то слово. Был настоящий триумф.

Дети повскакали с мест, многие вбежали на сцену, окружили артиста, наперебой благодарили, просили — ещё! ещё! Ему поднесли огромный букет сирени, гирлянду, сплетённую из веток молодых берёз, пучки полевых цветов.

Явно утомлённый, но счастливый, словно оттаявший под теплом непосредственных детских восторгов, Яхонтов охотно говорил с ребятами, отвечал на их вопросы. Одна девочка восьмиклассница подала ему большую чайную розу и, волнуясь, сказала:

— Вы, Владимир Николаевич, всегда выступаете на радио, а мы — подшефные радиокомитета. Значит вы — наш шеф. Приезжайте к нам чаще.

Яхонтов очень серьезно ответил ей:

— Мне приятно быть вашим шефом. Не знаю, почему так получилось: с микрофоном я дружу много лет, а у вас в школе — впервые.

Дети зашумели и наперебой стали просить его приезжать чаще, а главное — скорее!

Приехать Яхонтов не обещал, но заверил ребят, что по радио они услышат его непременно.

Кончилось лето. Начался новый учебный год. Яхонтова уже не было в живых. Однажды я встретила ту девочку, которая просила Владимира Николаевича взять шефство над и школой.

— Помните, — сказала она, — наш весенний праздник Владимир Николаевич обещал нам тогда, что мы будем слышать его по радио. Он сдержал обещание. Часто передают его записи… А мне кажется, что это он выступает, как тогда нас в школе… «как живой, с живыми говоря».

2.

Творческий путь Яхонтова тесно связан с развитием советского радиовещания. Все свои лучшие работы он «показывал радиослушателям, исполнял по радио всего «Евгения Онегина», Маяковского.

Но начал Яхонтов работу на радио не с художественных передач. Когда его первый раз пригласили на радио, то предложили прочесть публицистический материал. Яхонтов читал передовые статьи, беседы на международные темы, информацию из газет.

Он участвовал в праздничных передачах 1 мая и 7 ноября которые шли тогда не с Красной площади, а из радиостудии. Техника того времени не позволяла выносить микрофоны на улицы и площади. Оркестр и хор, занятые в этих передачах, звуки фанфар, примитивное шумовое оформление создавали некоторую иллюзию праздничных улиц.

В этих передачах Яхонтов читал произведения Маяковского, входившие в его концертную программу, и стихи других поэтов, написанные специально для праздничной передачи. Его всегда хвалили, но он редко был доволен собой, Ему казалось, что он не может найти нужный ключ к своим радиоинтерпретациям.

— Читаю, как все, — жаловался он, — а все читают почему-то с нажимом. Нет, не все, конечно; есть артисты, которые уже нашли… Они «на ты» с микрофоном. У них всё просто и верно: у Абдулова, например. А у меня не ладится.

Яхонтов очень хотел, чтобы с артистами, которые впервые подходят к микрофону, которые только начинают постигать тайны радиоискусства, занимались опытные режиссёры. А то, говорил он, дают случайные советы, делают незначительные замечания, и всё это мельком, на ходу, между прочим. Не направляют исполнителя на непривычное для него общение с незримой публикой. Не вскрывают даже политической направленности передач. А как же без этого читать по радио?

— В сущности Яхонтову меньше, чем кому-либо другому, нужна была такая консультация, так как он сам безошибочно мог быть для себя режиссёром и «политруком радиопередачи», — рассказывала Еликонида Ефимовна Попова, жена и помощник Яхонтова. — У него было острое чувство политической направленности материала, — качество, необходимое всем, кто ведёт по радио передачи.

— Когда Владимиру Николаевичу попадал слабый текст, вспоминала Попова, — он крайне им тяготился. Особенно угнетающе действовали на него ремесленные стихи. Много ремесла, мало искусства, — обычно говорил он и с трудом брался за работу над ними. Иногда даже отказывался от передачи. — Обычно мы вместе репетировали политические материалы. Он работал над ними не с меньшим, если не с большим напряжением и творческой настойчивостью, чем над литературными передачами. Мы вчитывались в каждую строку сначала про себя, потом он произносил текст вслух. Мы искали первоисточники, читали Ленина, Маркса, рылись в периодической печати, в газетах. Снова и снова перечитывали микрофонный материал. Следили за мелодическим рисунком речи, за темпом. Владимир Николаевич незаметно для себя увлекался и забывал о недостатках текста.

Рассказывала Еликонида Ефимовна и о том, как Яхонтов читал с листа (были такие случаи). Но каждая такая передача вызывала у него чувство мучительного недовольства собой, неловкости перед слушателями. После них он долго испытывал «муки творческой совести». Эти внезапные передачи физически утомляли Владимира Николаевича. А когда он уставал, то не мог выступать по радио и вынужден был отказываться от передач. Ему казалось, что утомленным он не имеет права подходить к микрофону, потому что речь его не льётся так ровно, так легко, как нужно. В голосе, в интонациях появляется «надсад», которого он терпеть не мог. Он всегда повторял, что переутомление, даже малейшая усталость нигде так не сказываются, как на выступлениях по радио.

Еликонида Ефимовна уверяла, что перед каждой новой передачей Яхонтов был неспокоен и волновался у микрофона. Мы этого не замечали. Он появлялся в дикторской подтянутый, собранный, внешне спокойный. Был неразговорчив: чувствовалось, что бережёт себя для встречи со слушателями и старается быть один на один с самим собою.

Через несколько минут он войдет в студию. Диктор включит микрофон, объявит передачу и тогда, после паузы, Владимир Яхонтов раздвинет тот воображаемый занавес, который мысленно раздвигает он каждый раз, выходя на концертную эстраду и, как перед публикой в зрительном зале, появится перед радиослушателями. Он читает им свою «звучащую книгу», о создании которой мечтал всю жизнь. Радио ближе всего подводило его к осуществлению этой мечты: здесь только звуки, но какие чёткие, какие точные, почти видимые.

К счастью, Яхонтов успел оставить нам несколько страниц своих записей об этой «звучащей книге», о книге, которая, по его мнению, должна стать другом нашему подрастающему поколению. Он писал:

«Звучащая книга — дело ближайшего будущего. Она в какой-то мере существует, ибо существует радио, но она не вошла ещё в систему наших школьных и университетских программ на уроках русской речи, литературы. Вопрос хорошего исполнения тесно связан с воспитанием вкуса и любви к русской литературе. Плохое исполнение может оттолкнуть даже от Пушкина и Гоголя… Я мечтаю о звучащей книге, в которой лучшие мастера художественного слова были бы записаны в помощь учителю, не получившему специального образования, то есть не владеющему искусством художественного чтения. Оставаясь первоклассным педагогом, он может и не быть мастером, ибо это дело специальное, требующее особого дарования. Звучащая книга должна быть всюду — в детских домах, в школах и вузах»¹.

В наше время «звучащая книга», о которой мечтал Яхонтов, постепенно входит в практику учебных заведений. Школьники получают возможность слушать на уроках записи лучших образцов художественного чтения, лекции ученых, выступления писателей.

3.

Владимир Николаевич был частым гостем на радио. Его голос — лёгкий, имевший, если так можно выразиться, светлый оттенок, необыкновенно удачно «ложился на микрофон». Если голос Качалова принято сравнивать с бархатом, то про Яхонтова говорили, что у него «шёлковый», летящий звук. Поначалу его тембр мог показаться холодноватым, но чем дольше слушаешь, тем ощутимее становится его тепло, тем больше подпадаешь под обаяние этого «загадочного» голоса. Взлетающие интонации, «ниспадающие, укороченные окончания», чёткий акцент на ударном слове, беспредельные многозначительные паузы, смелая смена ритмов, темпа — все это завораживало слушателя.

И нельзя было решить, что лучше звучит у Яхонтова художественный материал или публицистика.

Нас, дикторов, передающих главным образом публицистические материалы, естественно, интересовало, как Владимир Николаевич «делает» свои политические передачи, и мы просили его «передать опыт». Яхонтов, как он писал, «…в некотором роде состоял в дружественных отношениях со всей группой радиодикторов — первой когорты этой профессии, ещё совсем молодой… Первые профессионалы в этой области жили напряжённой творческой жизнью, коллективом дружным, помогающим друг другу и решающим сообща целый ряд профессиональных задач. Успокоенности не было, наоборот, были поиски и преодоление трудностей, и этим коллектив был мне глубоко симпатичен»².

Яхонтов часто бывал на творческих совещаниях в дикторской, участвовал в обсуждении различных передач. Еликонида Ефимовна Попова одно время была художественным консультантом дикторской группы, так что Яхонтов во всех подробностях знал, чем живёт дикторский коллектив. На встрече с дикторами он однажды рассказал, как после долгих сомнений, ошибок нашёл свою верную дорогу, лишь прочитав работу В. И. Ленина «Что делать?».

— Тогда, — рассказывал Яхонтов, — у меня появилась непреодолимая потребность прочитать людям вслух это гениальное произведение. Я стал заучивать наизусть целые куски из «Что делать?». Многое открыли мне в отыскании правильного творческого состояния труды Маркса и Энгельса, которые я прочёл вслед за трудами Ленина.

Эта мысль развита в его книге «Театр одного актёра».

«Какое облагораживающее влияние несет в себе работа над революционным документом, как прекрасно воспитывает, — писал он. — Вот почему необходимо ещё и ещё изучать классиков марксизма-ленинизма. Нужно прививать вкус к величию их мыслей, двигающих прогрессом человечества. Всякий раз, читая их, я убеждаюсь в ослепительной правоте этих удивительных людей «особого склада»³.

— А дикторам, — говорил Яхонтов, — больше, чем кому-либо, необходимо их знать. Заметьте, что после прочтения классиков марксизма-ленинизма я и к газетным материалам стал относиться по-другому: у меня появился к ним не просто интерес, а своеобразный творческий «запал». Чем больше я вчитывался в «сухие газетные строчки», тем больше зрело убеждение, что газету можно исполнять с эстрады, что она «концертна», что она нужна нашей аудитории. Я сделал опыт и не ошибся: публика всегда горячо принимает политический материал. Только живите его содержанием.

— На радио приходится иметь дело с текстами «хорошими и разными». Но только тогда они взволнуют слушателя, когда вас самих взволновал материал, как бы сух он ни был.

— У спокойного, безразличного чтеца плоские интонации, у него нет эмоциональной и «эстетической грани» между Пушкиным и Энгельсом. Он всех читает одинаково бездушно и формально.

— Люди вашей профессии должны приучить себя моментально переключаться с одной темы на другую (от музыкальной передачи к заводским новостям), увлечься этой темой, увлечь других, при самом беглом знакомстве с текстом усвоить содержание и стиль передачи, чтобы взять верный тон.

— Для того, чтобы выработать в себе эти навыки, надо постоянно тренироваться. Лучшее упражнение — чтение вслух с листа. Смело берите самые различные материалы, разных авторов, разных эпох и стилей. Это поможет не только выработать умение быстро и точно находить зерно произведения, но и научит различать богатое разнообразие стилей, отчего чтение тоже станет разнообразней, ярче и интересней.

Владимир Николаевич тут же иллюстрировал свои беседы исполнением фрагментов из произведений Маркса и Ленина, прозы Пушкина и Маяковского. Не называя фамилии, Яхонтов так отчётливо показывал «почерк» автора, что мы безошибочно угадывали, кого он читал.

Это были филигранно отделанные вещи. Читал он их наизусть. Но нам хотелось послушать, как он будет читать с листа текущий материал, и мы попросили его об этом. Он согласился, сделав оговорку, что привык готовиться дома, чтение же листа — особенность дикторской профессии. К этому надо привыкнуть, а он не привык. С этими словами он взял лежавший перед ним выпуск «Московских известий» и прочёл несколько информаций. Мы не могли не аплодировать.

Потом Владимир Николаевич рассказал нам о своей работе над текстом. Из всего услышанного мы поняли, что он жил работой, думал о ней, можно сказать, дни и ночи.

— На первом этапе творчества, — рассказывал Яхонтов, — шёл на поводу у автора, слушал его, и своих мыслей у меня не было. Второй этап — «сопереживание», у меня появляются мысли «по поводу» и, наконец, третий этап я читаю между строк, я вижу то, что не досказал автор. У меня появляется своё отношение, подтекст.

Актёры тратят на эту работу недели, месяцы, годы. Работники радио, в первую очередь дикторы, проделывают ее молниеносно. «Молниеносная хватка» — обязательное качество диктора.

И ещё об одном напомнил нам Яхонтов:

— В дикторской профессии важна эмоциональная сторона — вдохновенное чтение, общение со слушателем, но… — он поднял указательный палец, если у вас не хватит чисто технических средств для выражения подлинных эмоций, то они останутся при вас и не дойдут до слушателя. Какие же это средства? Здесь высказывания Яхонтова перекликаются с тем, что говорил на эту же тему В. Н. Аксенов.

— Прежде всего — голос. Хорошо, что вы занимаетесь постановкой голоса у такого педагога, как Юзвицкая. Далее хорошо развитый слух. Без хорошего слуха недостижимы ни чистое звучание, ни верные интонации, ни общение с партнёром в дуэтном чтении.

Эта мысль, высказанная Яхонтовым в беседе с дикторами, развита в его книге:

«…Необходимо контролировать звук. Молча чувствовать, переживать можно сильно и верно, а когда дело дойдёт до звучащего слова, может произойти полная катастрофа: настолько несоответственен будет внутренний замысел с техникой исполнения»⁴.

Большое значение придавал Яхонтов работе над стихом, которая повышает технику речи. Чтение стихов он сравнивал с гаммами и сольфеджио у певца. Стихи, по его мнению, способствуют развитию речевого аппарата, вырабатывают правильное дыхание и укрепляют голосовые связки, тренируют дикцию.

— Эти разговоры о технике чтения, может быть, кажутся вам скучными, — сказал в заключение Яхонтов, — но без них не обойдёшься. Техника нужна для овладения вершинами мастерства, для полного раскрытия содержания каждого материала. А у вас особенный материал: он звонкоголосый. Он звучит на весь мир.

…Если бы мы знали тогда, во время этой мирной творческой беседы, если бы хоть один из нас мог предчувствовать, какой материал придется нам читать в самом ближайшем будущем! Каким набатом прозвучат по всей планете передачи из Москвы!

4.

22 июня 1941 года Яхонтова вызвали на радио читать первые передачи о войне. В тот же день они с Поповой начали готовить композицию «За Родину». Почти каждый день приходил Яхонтов на студию и читал Маяковского, Пушкина, Дениса Давыдова, газетные статьи, фронтовые стихи.

Остался в памяти один из первых военных вечеров на радио. Кончилась передача «Слушай, фронт». Из репродуктора плыли мелодии Глинки и Чайковского. Мы сидели в диспетчерской Дома звукозаписи. Смеркалось. Но свет не включали. Для этого надо было бы занавесить окна, «затемниться», а за окнами был такой ласковый, такой мирный летний вечер. Затемнение сразу напомнило бы о войне. Но война все равно проникла к нам через репродуктор: звуки симфонической музыки были прерваны тревожной сводкой Совинформбюро, после которой в эфире зазвучала песня о священной войне.

Сидя в глубоком кресле, Яхонтов выслушал сводку и, когда вступила песня, сказал медленно, точно следуя за её суровым ритмом.

— Война. Что читать? Какие слова найти? Какие произведения, чтобы выразить всё?

Он не расшифровал, что значит «все», но его поняли, и он продолжал:

— Перед войной мы с Еликонидой Ефимовной задумали композицию «Дружба Маркса и Энгельса». Это были великие немцы. Великие немцы, — повторил он, как бы вслушиваясь в эти слова, постигая их смысл. — Гёте, Маркс, Бетховен, Шиллер… Вот бы сделать композицию о великих немцах и бить фашистов оружием их соотечественников.

Он выпрямился в кресле и начал читать. Каждое слово, произносимое им, казалось отлитым из стали:

«Но кто вас звал в чужую землю — истреблять

Цветущее богатство нив, нас из домов

Семейных выгонять и пламенник войны

Вносить в спокойное святилище градов?»

Мы замерли, боясь пропустить хоть слово. А он кончил читать, и помолчав, сказал совершенно просто, буднично: Шиллер — «Орлеанская дева». Помните? Затем поклонился и вышел.

В годы войны Яхонтов выступал на фронтах, в госпиталях, в городах тыла, на военных кораблях, на заводах. На собственные средства построил танк и дал ему имя «Владимир Маяковский».

Силой своего слова этот артист-патриот боролся за победу над врагом. Когда он ненадолго приезжал в Москву, то непременно приходил на радио. В его книге есть изумительные строки о радио военных лет:

«…Радио в эти дни… приобрело огромнейшее значение. Распорядок жизни строился сообразно работе этого замечательного организма. Нельзя было жить, не слушая радио. Радио оповещало, сигнализировало, руководило нами, связывало родных и близких. Голос, произносящий «Говорит Москва», приковывал внимание, он успокаивал, вселял надежду, его слушали за много тысяч километров, по всей стране. «Говорит Москва» — слушали бойцы на фронте. «Говорит Москва» — слушали партизаны в лесах. «Говорит Москва» — слушали в госпиталях. «Говорит Москва» — слушали в осаждённом Ленинграде. Это был голос с «Большой земли».

Слушая радио в дни войны, я невольно вспоминал слова поэта Велемира Хлебникова: «Кажется, что какой-то великан читает великанскую книгу дня» — сурово и чётко сообщает он новости утра. Радио работало как-то по особенному красиво, прослушивался новый, военный стиль передач, новых не только по содержанию, но и по сплаву чувств и интонаций. Во всех передачах выработался, как мне казалось, общий подтекст: «Наше дело правое — мы победим». Иногда отдаленно выступала как бы вторая тема — «терпение, терпение…». И снова: «Наше дело правое — мы победим». Каждое утро по необъятным просторам Родины неслись голоса дикторов, обладавшие разными тембрами и окрасками… Во время войны их фамилии не назывались, но они угадывались, как старые знакомые… В дни войны все они, казалось, преодолевают какое-то личного характера волнение, стоя у микрофона… Порой дикторы так вдохновенно читали материал «Правды», что я ощущал черты настоящего артистизма… Радиокомитет стал центром, куда стекалось все лучшее, что было написано нашими поэтами, прозаиками, очеркистами. Самое злободневное и талантливое слово тотчас же звучало по радио. Радио сделалось для нас звучащей библиотекой…»⁵.

Много добрых и правильных слов сказал здесь Владимир Яхонтов о московских дикторах.

Дикторский коллектив продолжает творческие поиски. Старшее поколение дикторов, передавая свой опыт молодёжи, не забывает сказать им и то, чему учил их Яхонтов: «Хороший диктор должен «глаголом жечь сердца людей».

---

К предыдущей главе «Всеволод Николаевич Аксенов» | К следующей главе «Василий Иванович Качалов»